В книге "Галоп по нищим сёлам" я писал про одного человека, у которого много раз останавливался в Артёме (Приморский край). Он остался на моих страницах под определением "местный ботаник", как и целый ряд других персонажей - без имени или под псевдонимом. Недавно я получил известие о кончине этого человека, и теперь пришло время назвать его имя со словами благодарности, потому что этот человек заслуживает мемориал. Поистине на таких неприметных людях держится Россия.
Для начала приведу сообщение, которое получил по "WhatsApp": "Сегодня, 18 июня 2020 г., на 76-ом году жизни умер Александр Владимирович Савченко. Для жителей Артёма он был известен, как опытный эколог, создавший Кедропарк и кедровое озеро в конце улицы Октябрьская, ставшие излюбленными местами отдыха артёмовцев. Основатель общественной организации «Посади свой кедр», педагог дополнительного образования в секции пешего туризма в Доме пионеров и школьников, а затем в Доме детского творчества, член Общественной палаты АГО. Кавалер Почётного знака Артёмовского городского округа. Скромный, порядочный, очень добрый человек, мечтавший превратить Артём в цветущий сад. За свою жизнь А. В. Савченко посадил тысячи деревьев и кустарников по всему городу, охотно делился саженцами со школами и общественными организациями. За 2 дня до его смерти мы узнали, что проект дендропарка «Кедровое озеро», поданный на президентский грант, о котором Александр Владимирович мечтал, - получил одобрение и в этом году начнётся его реализация. Мы очень сожалеем, что он так и не узнал этого… Мы выражаем искреннее соболезнование родным и близким А. В. Савченко."
Двухэтажный дом на сопке, который дядя Саша построил своими руками, заметно выделяется на фоне соседних коттеджей чем-то таким натуральным, древесным, свежим. Сразу после него кедровая роща с озером, которое выкопали и обустроили местные жители по инициативе Александра Владимировича. Примечательно, что роща и озеро расположились почти на самой вершине. Задаёшься вопросом: откуда там вода скапливается?
Личная жизнь хозяина дома не складывалась, после того как много лет назад он развёлся с женой. Жена погибла в аварии, а дочь сейчас живёт на западе, с которой он с тех пор не поддерживал отношений.
Пытался начать новую жизнь, ездил на заработки на севера, но там его надежды развеяли, сказали: "Ты опоздал. Все деньги уже заработали до тебя." Проработав какое-то время в суровых краях, он вернулся в Приморье.
Прошлое вспоминает с неохотой, но что было, то было. Надо жить дальше, и он стал заниматься всеми теми вещами, к которым тяготел всей своей многогранной натурой.
Дядя Саша был человеком очень разносторонним. Однажды, проезжая на велосипеде по Приморью через Артём, я заночевал в музее, где дядя Саша вступил на ночную смену. Пока я располагался, услышал удивительные фортепианные пассажи, доносящиеся со второго этажа. Это он так коротал время. Его тёртая внешность не стыковалась с глубоким умом и талантами.
А познакомился я с ним на одном из слётов славянской традиции, которые регулярно проводились в Приморском крае. Потом мне рекомендовали дядю Сашу как человека, у которого можно в случае чего всегда остановиться.
Александр Владимирович, человек прекрасной души и с золотыми руками, хотя и был почти всю жизнь одиноким, но в его большом доме постоянно кто-то ещё жил в условиях приближенных к спартанским. Дом дяди Саши стал приютом для многих, и даже иногда это походило на такую общагу, напоминавшую пьесу "На дне". К нему прибивались все, кто потерялся в жизни. И он всех принимал. Больше всего у него побывало спившихся музыкантов. При том сам хозяин практически не пил и не курил.
Кроме музыкантов я у него встречал азиата гастарбайтера, бомжа, соседку пенсионерку, которая не могла жить с родными, и прочих людей, по самым разным причинам приютившихся здесь. Бывали и путешественники. Кто-то проживал в доме постоянно, кто-то околачивался и приходил квасить. Много у него побывало деклассированных элементов от урок до проституток. Сам он о них отзывался без удовольствия, не скрывая возмущения.
Дядя Саша проявлял строгость и часто повышал голос, хотя наставлять и воспитывать этих людей было почти бесполезно. Он пытался побудить их к другой жизни, но в основном они все были неисправимы. Понимая, что идти им больше некуда, он держал их у себя. Пронаблюдав за дядей Сашей, я могу сказать, что, несмотря на хозяйские крики, отчитывания, меры в виде разбивания бутылок, у него болела душа за всех этих людей.
Я описывал в прошлой книге печальную судьбу бомжа Гены, который жил в сарае у дяди Саши. Гена производил крайне жалкое впечатление. Однажды я подумал, а может, наготовить много вегетарианского плова, как я иногда люблю делать в гостях и на людских сборищах, и заодно вкусно угостить бедолагу? Но как-то руки не дошли.
Прикормленный хозяйскими харчами, Гена проявлял иногда нерасторопность. То ли у него сердце болело, и слабые руки дрожали. Не помню точно. Кажется, он разлил щи в прихожей. А может, как-то ещё провинился. Дядя Саша высказал ему. Хотя можно было и не говорить ничего, учитывая, что Гена был человеком совсем никчёмным. Это уже не воспитуемый вариант.
Гена практически не отвечал ни на какие замечания и упрёки - видимо, и сам на себя давно махнул рукой. Доселе он постоянно молчал, но в этот раз что-то задело его. У бомжа Гены вдруг проснулось нечто отдалённо напоминающее чувство собственного достоинства. Хозяин и ещё двое человек сидели возле кухонного стола и смотрели на него. Тут низкорослый Гена, стоя у входной двери и шатаясь, поднял голову, он почти выпрямился, сделал неуверенный шаг вперёд и выдержал паузу. Пока он медленно соображал, что сказать, на него спокойно смотрели остальные. Даже было некоторое любопытство, чем их сейчас сразит этот персонаж, которого иногда можно спутать с чем-то неодушевлённым.
Ему явно это стоило усилий, голос его был слаб и громогласной декларации не последовало. Еле-еле Гена произнёс: "А вот вы! Что если враг нападёт на страну? Вы пойдёте родину защищать?"
Разумеется, на это хозяин ещё раз выговорил ему. Мол, кто это говорит... На себя посмотри, защитник Родины!
Кроме воровства Гена не умел промышлять ничем больше. Не было у него ни пенсии, ни жилья - ничего. Чего его слушать? Но дядя Саша, тут же смягчившись, проговорил спокойно, но с твёрдой уверенностью: "Конечно, пойдём, Гена. Конечно, пойдём." Вопрошавший был удовлетворён ответом.
У меня не было сомнения, что этот человек готов положить свою жизнь. Он и так всего себя отдавал бескорыстно людям и родному городу. К нему домой приводили делегации подростков. Пока неприкаянные жильцы прятались с глаз долой, хозяин рассказывал и показывал гостям всё, чего хотел поведать. Дом напоминал музей. Меня просил что-нибудь сыграть гостям. Особенно ему нравилась песня "Ржавая вода".
Александр Владимирович не раз мне помогал организовывать концерты в Артёме. При его содействии все они проходили в музеях, но всякий раз со слабым результатом. Впрочем, тут уж нет вины организаторов. С местной распущенной публикой мне было всегда трудно. Помноженный на гоп-культуру южный менталитет этих мест не был благоприятным условием для проведения подобных выступлений, отчего я потом вообще перестал выступать в южном Приморье.
Всегда и постоянно, сколько я помню, у дяди Саши жил музыкант Толик. Алкоголик. Вечно небритое лицо, сиплый голос. Типичный волк из мультфильма: "Ну, ты заходи, если что!" Меня всегда поражало в этом человеке, как можно было так опуститься. Если и мог он чего рассказать приятного и светлого, то только о своём весёлом прошлом. Толик сам с Петропавловска-Камчатского. Когда-то давно играл в ресторане и зашибал такие бабки, что спокойно позволял себе по нескольку часов погонять просто так на такси по городу. Воспоминания о тогдашних куражах вызывали у Толика довольную улыбку.
Дядя Саша регулярно ругал Толика за выпивки и угрожал выставить на улицу. Но всякий раз прощал его.
В последний мой визит к Александру Владимировичу за два или три года до его кончины Толик с грустью говорил, что батя болеет уже давно, мучается, сдаёт морально. Он называл его батей и явно питал к нему глубокое уважение. Несмотря на склочную повседневность, тягостную тоску за грязным столом возле едва тёплой печи, все эти люди уже не представляли себя порознь друг от друга. Они были как одно печальное семейство, которых сроднила эта крыша. Кто-то помоложе в очередной раз уходил в поисках новой жизни, но снова возвращался не солона хлебавши. Больше им было идти некуда. Хотя оставалось их на тот момент всего трое в доме, но весь союз был завязан на одного человека, с уходом которого дальнейшая судьба остальных была под большим вопросом. Это только для дяди Саши они почти как родня стали. Формально они все здесь посторонние и по сути никому больше не нужны.
Несмотря на свою временами вспыльчивость и морализм, доходящий до продолжительных громких нотаций, Александр Владимирович всегда глубоко уважительно относился к людям. Даже к не совсем адекватным, если у человека есть хоть что-то достойное уважения. Особенно он ценил таланты. О таких людях он всегда хорошо отзывался. А насчёт их человеческих недостатков мог снисходительно и тихонько посмеиваться, но всегда по-доброму.
Дядя Саша был добр со всеми. Он всегда питал тёплое чувство к природе, к животным, к людям. А то раздражение, которое у него частенько вспыхивало, вообще характерно людям деятельным, неравнодушным. Но при этом он не позволял себе грубых оскорблений - мог выразиться в духе "ты неблагодарный человек", "скромнее надо быть", "тебя депортируют за дебош" (гастарбайтеру). Затихали и смирялись быстро. В глубине сознания понимали справедливость замечаний. Скоро он и сам отходил от вспыльчивости.
Я всегда испытывал смешанные чувства, когда останавливался у дяди Саши. Но долго находиться не мог в его доме. Не было спокойной атмосферы. Одно могу сказать: в обстановке напряжения и частых конфликтов, которые вспыхивают рядом с тобой, становишься свидетелем, как отрабатывается карма. В этих стычках проявляется суть людей, когда они в сердцах высказывают то, что думают. В этот момент ищется правда. И создаётся иногда ощущение, что высшая правда порой нужнее тем, кто совсем от рук отбился - больше, чем остальным, кто при делах и чувствует себя благополучно и нормально.
Даже самых потерянных людей волнует судьба общества, народа. Из этих уст можно услышать разговоры об историческом прошлом, затрагиваются философские темы. Их нередко интересует истина. Пусть это на уровне только разговоров, брюзжаний, конфронтаций. Даже для них существуют какие-то принципы и благородные понятия, которые не в состоянии ими соблюдаться в моменты острой нужды или алкогольного забвения. У них нет сил, чтобы подняться, но это не перечёркивает их человеческую натуру. Они сами больше всего нуждаются в проявлении человечности, тянутся к ней, поэтому собрались в доме этого человека. Даже от падших людей можно получить наставление - нередки случаи, когда в падших превращаются неординарные личности, носители талантов. Они не настолько хуже всех остальных, и можно сделать вывод, что от такого положения никто не застрахован.
Александр Владимирович находился сам в постоянном духовном поиске. Посещал местный эзотерический клуб и не чурался самых разных течений в познании мира. Был открыт ко всему новому, не стоял на одной догме, ему всё было любопытно. Обладал тонким вкусом к музыке и к любому искусству питал интерес. В спокойном разговоре с ним можно было поговорить о многих далёких от повседневности вещах.
Можно по-разному судить о людях. Можно оценивать наружность, гламур и шарм, подобно тому как в подростковом возрасте мы делали себе кумиров из популярных музыкантов и кинозвёзд. Можно делать выводы по тому, насколько умные вещи говорит этот человек, какие истины провозглашает, и как вообще у него язык подвешен. Но большим открытием, разрушением иллюзий для нас станет какая-нибудь беда, которая нежданно приключится с нами. Оказывается, никому до нас нет дела, и первым протянет руку помощи какой-нибудь дедушка на рынке, о котором мы раньше были высокомерного мнения.
Мы можем спорить, кто прав, кто плох, а кто хорош, обсуждая тех людей, которые умны и красивы, но про нас почему-то не вспоминают. Они производят на нас впечатление неотразимостью, имиджем, своей речью, либо какой-то одарённостью. Однако в это время где-то рядом проживает человек, который не блистает, не рассуждает, а делает. Он всё время занят разгребанием отбросов общества и постоянно имеет дело с той стороной жизни, на которую не каждый даже посмотреть захочет. И он по всей видимости понимает больше нас, но мы не бежим к нему за советом, чтобы не встретить упрёка, не загрузиться и не стать свидетелем той картины, которую всё время избегаем. Мы боимся себя представить на каком-то другом незавидном месте. И мы не планируем, что когда-то станем старыми, больными - положение ничуть не лучше тех же нищих и убогих.
Если мы встречаем на улице бомжей и алкоголиков, то далеко обходим их стороной. Даже если мы сможем побороть в себе неприятное чувство и заговорим с кем-то, то вряд ли сможем кому-то из них помочь. Но некто безвестный постоянно помогает им, пускай и тщетно. Даже если этим людям суждено сгинуть, некто всё равно возьмёт кого-то из них к себе под крышу.
Этот почти секретный благодетель имеет большое сердце, но мало кто из нас умеет читать сердечность по лицу. По поступкам можно определить его. Не про любого из таких пишут в газетах, но простые люди подскажут, как его найти. И мы ни черта не понимаем в людях, когда у нас совсем другие друзья, собеседники, идолы.
Случись с нами что - и все другие исчезнут из нашей жизни. Мы будем искать его. Если мы знали его раньше, то в этот момент сразу вспомним. И он не будет притязателен к нам, даже если мы угодили в самое скотское состояние. Другие от нас шарахаться будут, просто потому что в такой момент мы утратили человеческий образ.
Нуждающемуся нужна рука помощи. Не разглагольствания, не нравоучения. Если вдруг у нас нет денег на билет, чтобы уехать домой из какого-то места, в котором случайно оказались, мы будем стоять с протянутой рукой возле супермаркета, храма или на том же вокзале. И нам будет всё равно, каков по жизни этот человек, дающий нам деньги. Посещает ли он литургию в храме, читает ли книги о добродетели, да и сколько у него вообще лишних денег - какая нам разница? Может, это его последние средства, которые он жертвует нам, и он нуждается не меньше нас. Может, он коммунист и в Бога не верит.
Их очень мало. Буквально единицы. Иначе бы все нуждающиеся были пристроены, получили нужную поддержку, уход, еду, одежду и кров.
